Владимир Васильев - Чужие миры [ Авт. сборник]

— Это варяжские руны, — пояснил Тарус. — Мало кто в мире их помнит и понимает. Древние они, не теперешние.

— Что же значат они, чародей?

Тарус указал на гарду длинным коричневым пальцем:

— Это руна судьбы, Гэнмар. Но она перевернута. Вторая — Морк, означает постоянство и верность.

Вишена долго глядел, не мигая, на чародея.

— Что же? Отголоски рубинового колдовства?

Тарус пожал плечами:

— Похоже. А ты, Яр, не горюй. Где бы мы были без рубинового меча? А сначала-то и его убоялись не на шутку. Авось и этот, черный, на что сгодится. Ступай поспи. Набирайся сил.

Хлопец отошел в сторону и прилег рядом с Омутом, закутавшись в плащ. Плащ здорово согревал, несмотря на то что казался тонким и невесомым. И от дождя он защищал, третьего дня застал путников ливень-озорник, кругом струи поливали, на сажень не проглядишь, а на Яра хоть бы капля упала. Даже на голову — ни-ни! Вот только снять его нельзя. Точнее, снять-то можно, да едва отойдешь в сторону от него шага на три — коршуном взмоет в воздух, и на плечи. Застежка с рубинами сама собой: «Клац!» Попался, мол, голубчик… Эхма, что творится-то?

Одолеваемый тревожными думами Яр забылся тяжким глубоким сном. Вишена с Тарусом остались сидеть у костра.

— Бедняга хлопец… изведется ведь… — пробормотал Пожарский со вздохом.

— Ничего. Коли сейчас не сломается, после его уж ничем не согнешь, — ответствовал Тарус, подбрасывая хворосту в пламя, жадно набрасывающееся на пищу. — Молодчага он, Яр. Иному и перстня с рубином, вросшего в палец, хватило бы с лихвой. А наш-то? С нечистью дрался, не робел, головы не опускал. Орел, да и только. Неужто мечом черным его доймут? Не, Вишена, не та кость. Кремень, не хлопец!

— Перехвалишь, — поморщился Вишена, — будет.

Тарус умолк, снова подкармливая костер. Ветер вкрадчиво шуршал в кронах четверки сосен: «Шу-шу-шу…» Где-то вдали орали лягушки, выл, протяжно и тоскливо, не то волк-одиночка, не то престарелый вовкулак. Над поляной мелькали черными молниями летучие мыши, чертя меж звезд замысловатую сеть; изредка бесшумно проносилась крупная неясыть.

— Как думаешь, далеко ли те, с Книгами? — спросил Вишена, задумчиво уставившись в огонь.

Чародей почти и не думал:

— Дня на два отстаем. Быстроногие они, черти, на север спешат, к морю. Поди их догони…

— Вдруг не догоним? А?

— Догоним, мыслю. Впереди болота сплошные, там они как пить дать задержатся. Ну а я тропку одну знаю счастливую, полешуки мне о ней поведали. Главное, к морю поспеть вместе с утеклецами. Там, думаю, их ладьи ждут не дождутся.

— А ежели они пехом?

— Тогда на запад свернут, вдоль побережья. Только и успевай! Но скорее — ладьи их дожидаются. Мореходы они, мореходами и останутся.

Вишена поскреб в затылке.

— А ежели — волками обернуться, а, чародей? Догоним вмиг, отобьем Книги — и деру!

— В зубах ты их потащишь, что ли? Умник! Как есть догонять надобно!

Вишена вздохнул печально. Вот она, магия. Когда помогает, а когда и мало от нее толку.

— Не серчай, Пожарский, придумаю что-нибудь. Чай не впервой.

— Небось придумаешь… — согласился Вишена и усмехнулся. — Думай, голова, шапку куплю!

Тарус уселся на корточки, протянув ладони к огню, — его излюбленная поза.

— Иди и ты досыпай, друже. Чего схватился посреди ночи? — сказал он.

— А ты как же? Не спишь?

— Я завтра отосплюсь, в походе…

Вишена только рукой махнул. Вот, мол, чародей-кудесник, вечно со своими штучками!

Разбудили его на рассвете. Лесные птахи затеяли обычный многоголосый звонкий концерт; ветерок за ночь улегся — спать, наверное.

— Вставай, Пожарский! Сейчас снимаемся!

Путники, зевая, готовились к дневному переходу. Купава успела сообразить какого-то бодрящего отвару, пустив деревянную чашу-долбленку по кругу. Звенело точило о металл — Славута ладил свою любимую пуще всего секиру.

Яр наутро выглядел повеселее, даром что в плащ все кутался. Ему как раз совали чашу с отваром:

— Держи братину, отрок!

Принял, отхлебнул и закашлялся.

— Ух-х! Горячий!

— Горячий, — передразнил Роксалан и хохотнул, — студи, дураче, под носом ветер!

Воины засмеялись; усмехнулся и Яр, подул в чашу, отхлебнул и передал дальше.

Ярило-солнце скоро высушит росу на траве. Пора бы и в путь.

И вновь шаг за шагом, пронзая леса, перебираясь через реки, по следам неуловимых скороходов-северян. Где бегом, где помедленнее, взбираясь на пригорки и петляя по извилистым тропам. Впереди — следопыты, дока-Боград да чикмы Пристень с Дементием. Здесь, здесь прошли даты! День, а то и все два назад. Живее, други, прибавим шагу! А солнце все клонится к макушкам сосен; уж и вечер опускается. В желудке урчит — страсть, ноги натруженные ноют, глаза слипаются… Который день спят все по четыре часа, не боле, летняя ночь с воробьиное крылышко, не успело стемнеть, уж и рассветает.

Вновь поляна, костер, спят наспех утолившие голод спутники, а у костра сидит на корточках Тарус-чародей, да Боромир-Непоседа рядышком на бревне пристроился.

— Слышь, чародей, что говорю, — завел беседу ватаг, — так мыслю: завтра пройдем недалече от Рыдог. Что, если свернуть? Коней добудем — в два счета северян достанем.

Тарус покачал головой, не соглашаясь:

— Нечисть в Рыдогах беснуется. Люди, кто цел, в Паги подались. Какие там кони?

— Да неужто все селения извели? Хутор Омута — еще ладно, но чтобы большое селение, не бывало такого!

— Много чего раньше не бывало, да теперь спасу нет. Меняются времена, друже. Меняются.

Боромир хлопнул ладонью по колену:

— Добро, пусть не в Рыдоги. В Чикмас можно, чуток севернее. В Пяшниц иль в Ходинскую. Большие селения, коней точно дадут. А?

— Северяне-то больше лесом прут. Какие уж тут кони, говорю? Да и нельзя уходить со следа. Отыщем ли после?

Боромир поглядел недоверчиво:

— Уже ль мы не следопыты? Али незрячие?

На это Тарус лишь загадочно усмехнулся:

— Умен ты, Боромир-Непоседа, не спорю. Однако не мни себя умнее прочих. Почем знаешь, может, и за нами кто идет? Песиголовцы, к примеру. Отвлечемся, время потеряем, а они след в сторону уведут, и все. Где кого сыщешь? Или сами Книги отберут, поминай потом, как звали! Нет, покуда мы на хвосте у северян висим, никуда не сунемся. Себе дороже.

Задумался Непоседа над словами Таруса. Рядом храпели ратнички. Венеды, как у них водится, легли кругом, голова к голове, остальные — как придется.

Прав, пожалуй, чародей. Кто их песиголовцев знает? Да и крыланов тех лупоглазых с секирами вспомнить нелишне. Недаром же они появились-то у отряда на пути?